Неточные совпадения
— Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить о
грустном для вас
деле. Я всё бы дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний, но другие не так думают. Я получила от нее письмо. Она здесь, в Петербурге.
И еще
грустнее становилось ему потом, и, веря тому, что нет на земле счастья, оставался он на целый
день скучным и безответным.
Он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел в ее лицо с полуоткрытым ртом, с черными тенями в глазницах, дышала она тяжело, неровно, и было что-то очень
грустное в этом маленьком лице,
днем — приятно окрашенном легким румянцем, а теперь неузнаваемо обесцвеченном.
— Так вот как пришлось нам встретиться! — сказал доктор, серьезный, высокий человек с
грустным взглядом. — Узнаёте ли вы меня, мистер Стильтон? Я — Джон Ив, которому вы поручили дежурить каждый
день у горящей зеленой лампы. Я узнал вас с первого взгляда.
В самом
деле он был в дрянном, старом и не по росту длинном пальто. Он стоял передо мной какой-то сумрачный и
грустный, руки в карманах и не снимая шляпы.
Слушайте, Алексей Федорович, почему вы такой
грустный все эти
дни, и вчера и сегодня; я знаю, что у вас есть хлопоты, бедствия, но я вижу, кроме того, что у вас есть особенная какая-то грусть, секретная может быть, а?
Дело было именно в том, чтобы был непременно другой человек, старинный и дружественный, чтобы в больную минуту позвать его, только с тем чтобы всмотреться в его лицо, пожалуй переброситься словцом, совсем даже посторонним каким-нибудь, и коли он ничего, не сердится, то как-то и легче сердцу, а коли сердится, ну, тогда
грустней.
Это, однако, не помешало ему умереть в тот же
день, не дождавшись уездного врача, которому при виде его едва остывшего тела осталось только с
грустным сознаньем бренности всего земного потребовать «водочки с балычком».
— А в самом
деле, они могут наводить на
грустные мысли, вот какие: если при таких ничтожных средствах судить о своих потребностях и о характерах мужчин, девушки все-таки довольно часто умеют делать удачный выбор, то какую же светлость и здравость женского ума показывает это!
Сердце его исполнено было печальных предчувствий, он боялся уже не застать отца в живых, он воображал
грустный образ жизни, ожидающий его в деревне, глушь, безлюдие, бедность и хлопоты по
делам, в коих он не знал никакого толку.
Что тут винить с натянутой регуловской точки зрения человека, — надобно винить
грустную среду, в которой всякое благородное чувство передается, как контрабанда, под полой да затворивши двери; а сказал слово громко — так
день целый и думаешь, скоро ли придет полиция…
То было осенью унылой…
Средь урн надгробных и камней
Свежа была твоя могила
Недавней насыпью своей.
Дары любви, дары печали —
Рукой твоих учеников
На ней рассыпаны лежали
Венки из листьев и цветов.
Над ней, суровым
дням послушна, —
Кладбища сторож вековой, —
Сосна качала равнодушно
Зелено-грустною главой,
И речка, берег омывая,
Волной бесследною вблизи
Лилась, лилась, не отдыхая,
Вдоль нескончаемой стези.
Целый
день Галактион ходил
грустный, а вечером, когда зажгли огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот здесь сидела Харитина, вот на этом диване она спала, — все напоминало ее, до позабытой на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно будет лечь спать. Бывают такие проклятые
дни.
Это был высокий, сухой и копченый человек, в тяжелом тулупе из овчины, с жесткими волосами на костлявом, заржавевшем лице. Он ходил по улице согнувшись, странно качаясь, и молча, упорно смотрел в землю под ноги себе. Его чугунное лицо, с маленькими
грустными глазами, внушало мне боязливое почтение, — думалось, что этот человек занят серьезным
делом, он чего-то ищет, и мешать ему не надобно.
Хорошо сидеть одному на краю снежного поля, слушая, как в хрустальной тишине морозного
дня щебечут птицы, а где-то далеко поет, улетая, колокольчик проезжей тройки,
грустный жаворонок русской зимы…
Все эти беседы, эти споры, эта волна кипучих молодых запросов, надежд, ожиданий и мнений, — все это нахлынуло на слепого неожиданно и бурно. Сначала он прислушивался к ним с выражением восторженного изумления, но вскоре он не мог не заметить, что эта живая волна катится мимо него, что ей до него нет
дела. К нему не обращались с вопросами, у него не спрашивали мнений, и скоро оказалось, что он стоит особняком, в каком-то
грустном уединении, тем более
грустном, чем шумнее была теперь жизнь усадьбы.
Прежде, то есть несколько
дней назад, она, при свиданиях с ним, употребляла все усилия, чтобы развеселить его, боялась ужасно его
грустного вида: пробовала даже петь ему; всего же чаще рассказывала ему всё, что могла запомнить смешного.
И вот, в тот же
день вам передают
грустную и подымающую сердце историю об обиженной женщине, передают вам, то есть рыцарю, девственнику — и о женщине!
Мало того, она даже юридически чрезвычайно много понимала и имела положительное знание, если не света, то о том по крайней мере, как некоторые
дела текут на свете; во-вторых, это был совершенно не тот характер, как прежде, то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда
грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое, плачущее и беспокойное.
Свидание старых друзей произошло при самой
грустной обстановке. Сделав свое
дело, Ефим Андреич постарался скрыться незаметным образом. Петр Елисеич ужасно смутился и не знал, с чего начать.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой под свое одеяло. Отец несколько
дней ходил
грустный и ни о чем не говорил с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и в ее комнате стоял особенный стол с ее книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Когда Тит уж не мог больше притворяться, то обещал отдуть Пашку черемуховою палкой, что нисколько не удовлетворило Никитича. Старики долго перекорялись и спорили, а потом отправились решать свое
дело в кабак к Рачителихе. У стойки сидел старый Коваль, такой
грустный и невеселый.
Ивашев обнимает тебя; ему, бедному, эти
дни тяжелы
грустным воспоминанием — она унесла с собой все земные радости.
— Мое
дело — «скачи, враже, як мир каже», — шутливо сказал Барилочка, изменяя одним русским словом значение
грустной пословицы: «Скачи, враже, як пан каже», выработавшейся в
дни польского панованья. — А что до революции, то я и душой и телом за революцию.
«Если б не боялась наделать вам много хлопот, — писала она, — сама бы приехала к вам по первому снегу, чтоб
разделить с вами это
грустное время.
Не понимая всего вполне, я верил матери и
разделял ее
грустное опасенье.
— Разумеется, не со вчерашнего
дня, — сказала с
грустною усмешкою Мари.
— Что ж вам за
дело до людей!.. — воскликнул он сколь возможно более убедительным тоном. — Ну и пусть себе судят, как хотят! — А что, Мари, скажите, знает эту
грустную вашу повесть? — прибавил он: ему давно уже хотелось поговорить о своем сокровище Мари.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они в самом
деле делают что-то умное и большое; даже председатель казенной палаты не с таким
грустным видом сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
Дня через два на главной улице маленького уездного городка произошли два события: во-первых, четверней на почтовых пронеслась карета Мари; Мари сидела в ней, несмотря на присутствие горничной, вся заплаканная; Женя тоже был заплакан: ему
грустней всего было расстаться с Симоновым; а второе — то, что к зданию присутственных мест два нарядные мужика подвели нарядного Ивана.
Но назавтра же Нелли проснулась
грустная и угрюмая, нехотя отвечала мне. Сама же ничего со мной не заговаривала, точно сердилась на меня. Я заметил только несколько взглядов ее, брошенных на меня вскользь, как бы украдкой; в этих взглядах было много какой-то затаенной сердечной боли, но все-таки в них проглядывала нежность, которой не было, когда она прямо глядела на меня. В этот-то
день и происходила сцена при приеме лекарства с доктором; я не знал, что подумать.
Алеша довольно часто бывал у Наташи, но все на минутку; один раз только просидел у ней несколько часов сряду; но это было без меня. Входил он обыкновенно
грустный, смотрел на нее робко и нежно; но Наташа так нежно, так ласково встречала его, что он тотчас же все забывал и развеселялся. Ко мне он тоже начал ходить очень часто, почти каждый
день. Правда, он очень мучился, но не мог и минуты пробыть один с своей тоской и поминутно прибегал ко мне за утешением.
— Правильно! — сказал Егор Иванович. — А если мы ухитримся испортить им эту обедню, так они и совсем в дураках останутся.
Дело стоит так: если мы теперь перестанем доставлять на фабрику наши книжечки, жандармишки уцепятся за это
грустное явление и обратят его против Павла со товарищи, иже с ним ввергнуты в узилище…
Эти беседы с каждым
днем все больше закрепляли нашу дружбу с Валеком, которая росла, несмотря на резкую противоположность наших характеров. Моей порывистой резвости он противопоставлял
грустную солидность и внушал мне почтение своею авторитетностью и независимым тоном, с каким отзывался о старших. Кроме того, он часто сообщал мне много нового, о чем я раньше и не думал. Слыша, как он отзывается о Тыбурции, точно о товарище, я спросил...
Он точно созрел, сделался старше и серьезнее за последние
дни и сам замечал это по тому
грустному и ровному спокойствию, с которым он теперь относился к людям и явлениям.
А теперь все пойдут
грустные, тяжелые воспоминания; начнется повесть о моих черных
днях. Вот отчего, может быть, перо мое начинает двигаться медленнее и как будто отказывается писать далее. Вот отчего, может быть, я с таким увлечением и с такою любовью переходила в памяти моей малейшие подробности моего маленького житья-бытья в счастливые
дни мои. Эти
дни были так недолги; их сменило горе, черное горе, которое бог один знает когда кончится.
Я отдернула занавес; но начинающийся
день был печальный и
грустный, как угасающая бедная жизнь умирающего.
Юлии Павловне было двадцать три, двадцать четыре года. Петр Иваныч угадал: она в самом
деле была слабонервна, но это не мешало ей быть вместе очень хорошенькой, умной и грациозной женщиной. Только она была робка, мечтательна, чувствительна, как бо́льшая часть нервных женщин. Черты лица нежные, тонкие, взгляд кроткий и всегда задумчивый, частию
грустный — без причины или, если хотите, по причине нерв.
И я стал думать об ней так, как думается дорогой, — несвязно, но живо, и додумался до того, что, приехав в деревню, два
дня почему-то считал необходимым казаться
грустным и задумчивым перед всеми домашними и особенно перед Катенькой, которую считал большим знатоком в
делах этого рода и которой я намекнул кое-что о состоянии, в котором находилось мое сердце.
День праздника был назначен окончательно, а фон Лембке становился всё
грустнее и задумчивее.
Здесь можно бы кончить эту
грустную повесть, но остается сказать, что было с другими лицами, которые, быть может,
разделяли с Серебряным участие читателя. О самом Никите Романовиче услышим мы еще раз в конце нашего рассказа; но для этого надобно откинуть семнадцать тяжелых лет и перенестись в Москву в славный год завоевания Сибири.
Одно это сознание давало Серебряному возможность переносить жизнь, и он, проходя все обстоятельства своего прощания с Еленой, повторяя себе каждое ее слово, находил
грустную отраду в мысли, что в самом
деле было бы совестно радоваться в теперешнее время и что он не отчуждает себя от братий, но несет вместе с ними свою долю общего бедствия.
Представьте острог, кандалы, неволю, долгие
грустные годы впереди, жизнь, однообразную, как водяная капель в хмурый, осенний
день, — и вдруг всем этим пригнетенным и заключенным позволили на часок развернуться, повеселиться, забыть тяжелый сон, устроить целый театр, да еще как устроить: на гордость и на удивление всему городу, — знай, дескать, наших, каковы арестанты!
Весь этот бедный народ хотел повеселиться, провесть весело великий праздник — и, господи! какой тяжелый и
грустный был этот
день чуть не для каждого.
День был теплый, хмурый и
грустный — один из тех
дней, когда такие заведения, как госпиталь, принимают особенно деловой, тоскливый и кислый вид.
Самое
грустное время в продолжение целого
дня приходилось вечером, при свечах и в начале ночи.
Вот кончен он; встают рядами,
Смешались шумными толпами,
И все глядят на молодых:
Невеста очи опустила,
Как будто сердцем приуныла,
И светел радостный жених.
Но тень объемлет всю природу,
Уж близко к полночи глухой;
Бояре, задремав от меду,
С поклоном убрались домой.
Жених в восторге, в упоенье:
Ласкает он в воображенье
Стыдливой
девы красоту;
Но с тайным,
грустным умиленьем
Великий князь благословеньем
Дарует юную чету.
Влезая на печь и перекрестив дверцу в трубе, она щупала, плотно ли лежат вьюшки; выпачкав руки сажей, отчаянно ругалась и как-то сразу засыпала, точно ее пришибла невидимая сила. Когда я был обижен ею, я думал: жаль, что не на ней женился дедушка, — вот бы грызла она его! Да и ей доставалось бы на орехи. Обижала она меня часто, но бывали
дни, когда пухлое, ватное лицо ее становилось
грустным, глаза тонули в слезах и она очень убедительно говорила...
Поздно вечером, заплаканная и
грустная, Анна кончила работу своего первого
дня на службе. Работы было много, так как более двух недель уже барыня обходилась без прислуги. Вдобавок, в этот
день у барыни обыкновенно вечером играли в карты жильцы ее и гости. Засиделись далеко за полночь, и Анна, усталая и печальная, ждала в соседней комнате, чтобы быть готовой на первый зов.
— Народу-то, народу-то! — проговорил он, качая головой. — И всё, чай, тре…звые, — протянул он в каком-то
грустном раздумье, как бы в упрек самому себе. — Ну, с добрым утром, братцы, с наступающим
днем.